Если б кто-нибудь из носящих парики знатных господ оказался бы здесь, к примеру, в изрядном подпитии, то однозначно был бы здесь белой вороной.

Вагоны, которые разъезжали по улицам, залепленные грязью и золой, все выглядели потрепанными, каждая была где-то подправлена, залатана, стянута веревкой, и любой вагон — большой или маленький — имел какой-то изъян в оснастке или пропорциях. В дополнение к местному колориту даже лошади, везущие повозки в этом районе, казались уставшими и неопрятными, к тому же все были разномастными и имели неодинаковые габариты: одни были большими и неповоротливыми, другие — маленькими и щуплыми, но все они, как сказал Паули, работали и старались выживать «кровью и потом». Казалось, что каждый вагон в этой медленной процессии движется к своим личным похоронам.

Мэтью теперь ясно понял, что территория Черноглазого Семейства сама по себе была черным глазом Лондона. У него складывалось впечатление, что местная промышленность — в основном кожаная и скотобойная, от которых распространялся жженый запах и вонь извлеченных внутренностей, наполняющая ветер — была жизненно важна для развития города, но вынуждена была располагаться как можно дальше от принадлежащих к элите лордов и леди, живущих в другом мире. Здания были по большей части построены из грубого камня и кирпича, но все же среди них затесалось несколько деревянных построек, напоминающих тот склад, на ступенях которого сейчас стоял Мэтью. Старое дерево крыш этих строений было порядком изношено и заметно тянулось к земле, прогибаясь от множества перенесенных ударов дождя, ветра и времени. Солнце — за минуту своего недолгого появления — бросило веселый отблеск на множество грязных окон, хотя почти все эти окна были настолько небольшими, что лишь одно лицо в этот счастливый момент могло вынырнуть из мрачных комнат, прислониться к маленькому стеклу и насладиться минутой света, для других времени не хватило бы.

Дополняя свой образ адской ямы, этот район, разумеется, был настоящим раем для пьяниц. Непосредственно через улицу располагалась таверна «Пьяный Ворон». А через три двери от нее — заведение под названием «Глоток для Храбрости». Еще чуть дальше виднелась вывеска «Длинноногой Лизы». По улицам двигалось внушительное количество пешеходов, и все они — мужчины, женщины и даже дети различных возрастов — выглядели так, будто только что встали с похмелья и всю ночь мучились пугающими пьяными кошмарами.

— Ну, все, насытился? — спросил Кин.

Мэтью понял, что он сам явно не добавляет красоты этому пейзажу. Отвратительный костюм, в который его обрядили, имел какой-то бешеный оттенок фиолетового с вычурными зелеными вставками на лацканах и манжетах. Фиолетово-зеленый жилет, который ему предложили в комплект аккурат после его пробуждения, молодой человек надевать отказался — достаточно было одного того, что ему пришлось согласиться на блестящие бледно-сиреневые чулки. Но кремовая рубкашка была вполе сносной, даже несмотря на дикие зеленые рюши на воротнике, а коричневые сапоги, которые ему выдали, почти не давили на ноги. Это было лучшим, что Семейство смогло найти в магазине через улицу, как сказал Кин.

— Так что, — резюмировал тогда Рори. — Надевай этот попугайский наряд и не выпендривайся.

— Насытился, говорю? — прозвучал нетерпеливый голос главаря Семейства снова и вытолкнул обряженного в попугайский наряд юношу из размышлений.

— Вполне, — наконец, ответил Мэтью на вопрос. Пришло время пройти через все необходимое, чтобы покончить с этим «Семейственным делом», хотя перспектива набега на Могавков сегодня, включающая убийство, его не привлекала, и он собирался протестовать после того, как все формальности минуют.

Кин проследовал обратно в задние склада. Все окна были заколочены. Внутри располагалось большое центральное помещение, вокруг которого разворачивался целый лабиринт комнат и коридоров, и в них жили различные члены Семейства. Мэтью бросились в глаза свитые голубиные гнезда в стропилах. Крыша склада была дырявой, и некоторые дыры отличались весьма солидными размерами — такими, что в них мог провалиться целый вагон. Пол под этими разрывами заметно потемнел от дождя и копоти. Различные ржавые цепи и блоки свисали с потолка, давая понять, что когда-то эти сооружения передвигали здесь какие-то тяжелые предметы.

Внутри собрались Черноглазые в полном составе и послушно ожидали Мэтью и Кина. Каждый держал в руках свечу. Оправдывая свое название, они намалевали вокруг своих глаз угольно-черные круги и образовали эдакий черноглазый круг. По правде говоря, больше они были похожи не на разбойников и ночных мстителей, а на енотов, но Мэтью предпочел оставить эту мысль при себе. Ему было интересно, что ему придется делать на этом посвящении: есть жуков или читать какую-нибудь пресловутую клятву — только бы не рассмеяться до ее окончания! В противном случае ему запросто могут вспороть горло, и эту угрозу стоило принимать всерьез.

— Встань в центр, — сказал ему Кин. Мэтью повиновался, а Пай в это время раскрасила черной краской глаза Рори. Затем Кин зажег свою свечу о свечу Пай и уставился на Мэтью своим пугающим взглядом. — Мы не будем с тобой строги, — сказал он. — В другой день я бы просто поставил тебя против двоих парней и позволил бы им выбить из тебя всю дурь, но сегодня мне нужно, чтобы все были в добром здравии, так что придется отложить эту затею на потом.

— Имеет смысл, — сказал Мэтью.

— Заткнись и не пытайся быть милым, — огрызнулся Кин. — Все это чертовски серьезно, и неважно, считаешь ты так или нет. Черноглазое Семейство стало семьей уже более двадцати лет назад, мы заботимся и охраняем каждого нашего брата а улицах. Когда я пришел сюда, мне было десять лет. Я пришел, когда Спенсер Луттрум был главарем, и никого лучше и честнее него я не видел. Я был там, когда ублюдки из Культа Кобры закололи его в сердце, и я был там, когда мы догнали этих сволочей и освежевали их живьем. Я видел, какими к нам приходят — грязными, изголодавшимися и едва живыми. Мы даем им кров, чистую одежду и помогаем вернуться к жизни. Я видел таких обозленных и отчаявшихся, что весь мир казался им врагами, они боялись собственной тени, а иногда — собственные тени могли убить их. А затем я видел, как они поднимаются из грязи, становятся людьми и выходят на улицы за наше дело. Я видел, как они возвращаются, перемазанные вражеской кровью и едва живые. Иногда наши братья и сестры умирают, но они уж точно не дохнут, как бездомные собаки — у них есть семья, которая чтит их память. Эти люди жили и погибали членами Черноглазого Семейства, они разделяли и почитали наши традиции. Я говорю это к тому, что здесь у нас богатая история, и тот, кто не принимает всерьез историю, неизменно испытает очень много горя в будущем. Итак, кто хочет быть первым?

Первым? — Мэтью напрягся. Ему не понравилось, как это прозвучало.

— Я выберу, — сказал Кин. — Мы пойдем по кругу, начиная с Тома.

Том Лэнси вышел вперед и подошел к Мэтью, набрал полный рот слюны и сплюнул прямо в лицо молодому человеку.

— Оставь, — предупредил Кин, когда Мэтью поднял руку, чтобы стереть отвратительный плевок с лица. — Только тронь это, и мы начнем с самого начала. Паули, ты следующий. Давайте, двигаемся.

Стерпеть плевки от двадцати шести ртов — это совсем не то, что Мэтью предполагал испытать на этом посвящении… но, по крайней мере, его не собирались избивать. Когда члены Семейства начали по очереди выходить из круга, чтобы исполнить свой противный долг, Кин начал произносить речь, которую, надо думать, он повторял уже не раз за все эти годы.

— Мы отдаем часть себя, — глухо проговорил он. — И, отдавая, мы получаем новую кровь и новую силу. Так живет Черноглазое Семейство. Долгой жизни Семейству, где каждый поддерживает другого, защищает и сражается с врагами за братьев, готовых умереть честной смертью.

Джейн Ховард уже готовилась плюнуть в лицо Мэтью. Она вдруг замерла и вместе с остальными произнесла последнюю часть предложения Кина. Затем ее мощный плевок угодил Мэтью прямо в левый глаз, и девушка отошла, уступая место Джону Беллсену.